Фуко: дискурс знания и география власти
Фуко предложил взглянуть на «благочестивых потомков времени» и «остервенелых обитателей пространства» через увеличительное стекло структурализма, позволяющее определить кто и каким способом обращается со временем и историей
«Запад — совсем небольшой кусочек мира, чья
странная и бурная судьба в конечном итоге навязала западные способы мышления,
говорения и делания всему миру…»
М. Фуко.
Перемены в экономике, международной политике, военной стратегии, науках и
технологиях, происходящие с головокружительной быстротой, не могут не влиять на
геополитические тренды, особенно в отношении практической и структурной
геополитики, точнее, конгломерата этих ответвлений науки. Хотя базовые
установки отцов-основателей, таких как Челлен, Макиндер, Мэхэн
и др. не ставятся под сомнение, некоторые постулаты в соответствии с духом
времени нуждаются в корректировке и уточнениях. С другой стороны, обращение к
ряду авторов, которые, по крайней мере, в России ранее не считались
геополитическими, требуют пересмотра их трудов именно с этой точки зрения. К
таким авторам можно отнести выдающегося французского философа Мишеля
Фуко, который сам себя скромно именовал исследователем.
Помимо анализа различных общественных и государственных процессов, связанных с
насилием, властью и сексуальностью, посредством книжного выражения являющимся
визитной карточкой французского интеллектуала, Фуко интересовала стратегия, так
как она являлась проявлением власти в отношении к пространству(1).
Публично Фуко высказал свое отношение к географии в политическом контексте
после обращения к нему в. Ива Лакоста— редактора
фундаментального и повлиявшего на развитие послевоенной геополитики
французского журнала «Геродот». Осознав, что происхождение форм знания
необходимо анализировать не в терминах сознания, восприятия и идеологии, а в
терминах тактик и стратегий власти, Фуко вплотную подошел к географии,
обозначив ее как центр своих интересов. «Тактики и стратегии, разворачиваемые
через использование, распределение, разграничение, контроль территорий и их
организацию… вполне могли бы составить некоторый род геополитики, где сфера
моих исследований могла бы сомкнуться с вашей дисциплиной», — говорил он в
переписке на страницах журнала(2).
Позже, в «Пространство, знание и власть» (1982) Фуко поднял вопрос
опространствливания знания и связи этого аспекта с новой формой отношений между
пространством и властью, которая стала возможна благодаря появлению новых видов
коммуникаций, таких как железных дорог, что привело к появлению разнообразных
социальных феноменов(3). В этом интервью Фуко также указал на изменения роли
города и урбанистического ландшафта — «модель города становится матрицей,
производящей регламентирование всего государства» (4). Столица задает ритм
всей стране, предопределяя ее структуру вместе с институтами, узлами
концентрации власти, ресурсными центрами, социальными гетто и анклавами
маргиналов, — таков был вывод французского философа.
Кроме того, сама пара знание-власть, беспокоившая Фуко на протяжении его
жизненного пути, в призме трудов геополитических классиков выводит на концепцию
формирования характера народа в зависимости от географических условий, влияние
этоса (синтез идей и нравственных комплексов) на международную политику и
принятие в связи с этим той или иной модели стратегии государственного
развития.
Новым поколением молодых геополитиков, от радикалов до школы критической
геополитики Джеройда О Туэхила, Джона Эгнью и Саймона
Дэлби, с воодушевлением был подхвачен критический подход Мишеля Фуко к
изучению различных форм проявления власти, в том числе завуалированного
контроля и подавления. Также этой школой сама география рассматривалась не как
описание физического ландшафта, а как особая форма знания, начинающегося с
чтения книг. Это очень верное замечание как-то ускользало от внимания
классических авторов по геополитике, больше отмечавших значение этнографических
различий, связи почвы с народом и различных факторов, предопределяющих и
влияющих на могущество страны. Правда, в этой науке более показательным
средством являются карты, позволяющие наглядно убедиться в важности или
невыгодности положения конкретной территории, о чем писали Данилевский,
Парч, Хаусхофер и др., хотя еще великий русский писатель Николай
Гоголь, которого, несмотря на весь гений, нельзя отнести ни к
географам, ни к политикам, отмечал важность изучения карт по сравнению с
книгами, особенно в образовательных целях (5).
В этой связи на наш взгляд довольно важным является доклад Мишеля Фуко «Другие
пространства», сделанный на конференции 14 марта. в Кружке по изучению
архитектуры, и опубликованный лишь почти через двадцать лет (6). Его
предшественники из Ситуационистского интернационала также интересовались пространством
и различными его формами, особенно урбанистическими, утверждая о необходимости
пересмотра отношения к нему и новым методам взаимодействия (7). Однако Фуко от
них качественно отличал одновременно глобальный подход к проблеме и тщательное
фиксирование подробных деталей — исторических, научных, культурных и т.п. В
данном докладе, озаглавленном «Другие пространства», можно выделить несколько
ключевых моментов. Это полемика между представителями культуры времени и
культуры пространства, из которой происходит большинство идеологических
конфликтов. Нам кажется такая постановка вопроса весьма важной, так как до
этого геополитическое противоборство исходило из дуализма суши и моря, но
вопрос темпоральности не поднимался. Фуко предложил взглянуть на «благочестивых
потомков времени» и «остервенелых обитателей пространства»(8) через
увеличительное стекло структурализма, позволяющее определить кто и каким
способом обращается со временем и историей, а с поправкой на постмодернистские
императивы (создание альтернативной истории и возможность наличия нескольких
времен, которыми можно произвольно оперировать в нескольких пространствах) и
той нынешней шумихи, которая получила название попыток пересмотра и
фальсификации истории, данный подход видится актуальным и многообещающим.
Во-вторых, Фуко рассмотрел вопросы топологии в призме исторической перспективы,
проследив, как изменяется отношение к пространству. Иерархия мест,
существовавшая в Средние века — локализация, после скандала, связанного с
открытием Галилея, сменилась на протяженность, а в XX в. ее заменило
местоположение, которое по Фуко определяется через отношения соседства между
точками и элементами. Отмечая важность технической стороны дела — место
накопления информации, ее потоки (например, в виде звуков, передающихся по
телефонной линии) и специальная маркировка элементов в рамках сулчайно
перераспределенного множества — Фуко пришел к выводу, что вопрос распознавания
типов накопления, локации, циркуляции и классификации является первостепенным,
так как от знания этих типов зависит возможность добиться той или иной
поставленной цели.
Далее, анализируя различные виды рефлексии в отношении пространства (в том
числе внутреннего) и начала его десакрализации, Фуко предлагает взглянуть на
наложения и перекрестки объективно существующих и создаваемых нами мест.
Для этого он вводит такой термин как гетеротопия — это фактически
локализуемое место, которое оспаривает реальное местоположение в рамках данной
культуры, выступая его «контрместоположением». Это своего рода реализованная
утопия. А для систематического исследования таких мест была предложена
гетеротопология. Конечно, Фуко акцентировал внимание в основном на культурных
проявлениях гетеротопии — особые места, где проходил обряд инициации или
очищения в древних обществах, кладбища, корабли и поезда, музеи и библиотеки,
крутящаяся сцена театра со сменными декорациями, передвижные ярмарки и т.п., но
если расширить горизонт обзора до политических перспектив — не будет ли в таком
случае гетеротопия являться синонимом геополитики, настаивающей на важности
культурных, религиозных и традиционных факторов? Не являются ли гетеротопиями
такие государства с проблемным суверенитетом как Косово, Приднестровье,
Абхазия, Южная Осетия т др.? Безусловно, являются. Но помимо них, есть еще ряд
других политических гетеротопий — свободные экономические зоны; площади
городов, бурлящие манифестациями, бунтами и бескровными революциями; тщательно
охраняемые саммиты сильных мира сего (вот это уже атнигетеротопия, к которой,
вероятно, можно отнести и места ведения боевых действий!) и контрсаммиты
антиглобалистов, проводимые по соседству; участки, захваченные повстанцами и
обширные территории, контролируемые преступными группировками; сквоты
анархистов и экологические поселения. А когда начинает работать принцип
гетерохронии, в гетеротопию могут превращаться целые города и страны —
национальные и региональные праздники, презентации крупных объектов и различные
мероприятия, приуроченные к какому-то событию (вступление очередной страны в
ЕС, например), подобно средневековым карнавалам, превращают унылый ландшафт и
серые массы обывателей в экстатический симбиоз, пульсирующий самыми различными
перекрестками энергии.
Этот список можно значительно расширить. Современные тренды международных
отношений просто вынуждают нас применять наиболее широкий инструментарий для
анализа, контроля, воздействия и взаимодействия, помня о значении исследований
Фуко и обогащая геополитику новыми направлениями.
Леонид Савин,
Главный редактор Геполитика.Ру
1.Например, в работе «Субъект и власть» Фуко говорил, что государство,
благодаря тому, что оно имеет некую матрицу индивидуальности, в каком-то смысле
является новой формой пастырской власти в отличие от власти суверенной,
требующей самопожертвования со стороны подданных. Хотя, без преувеличения можно
утверждать, что современное государство, в отличие от пастыря вряд ли готово на
самопожертвование ради жизни и спасения своей паствы, т.е. граждан, а сами цели
пастырского типа власти (как проявления конкретной формы), связанной с
государством изменились, гипотетический сценарий развития такой ситуации может
представлять собой интерес для исследования. Если это происходит, то граждане
перестают быть гражданами именно того государства, которое принесло себя в
жертву. Тогда возникает ряд вопросов — какой их статус, появится ли у них новый
пастырь, возникнет ли он из этой среды, либо будет задействован экзогенный
механизм и, наконец, не произойдет ли присоединения этой паствы к другой,
имеющей своего пастыря. Последний вариант, безусловно, связан с территориальным
вопросом — будет ли новое сообщество ютиться на тех просторах, которые
находятся под взором нового пастыря, либо территории будут объединены. Кроме
того, само пастырское начало символизирует наличие неких нейтральных либо не
очерченных линиями границ территорий-пастбищ, что заставляет поразмыслить о
структуре государства пастырского типа.
2. Foucalt M. Power/Knowledge:
Selected Interviews and Other Writings, 1972-77. — :
Harvester Press, 1980. p. 77
3. Мишель Фуко не без иронии отмечал, что после появления железных дорог
во Франции появилась теория, согласно которой они (ж\д) должны были
благоприятствовать общению между народами, способствуя универсализации, из-за
чего войны становились невозможными, однако германское военное командование,
будучи хитрее и далновиднее, думало иначе, справедливо полагая, что ж\д
облегчат ведение войны.
4. Фуко Мишель. Интеллектуалы и власть, часть 3. Статьи и интервью 1970-1984. —
М.: Праксис, 2006. с. 217.
5. См. его статью «Мысли о географии», вошедшую в сборник «Арабески».
6. Foucalt M. «Des espaces autres”
(conference au Cercle d’etudes architecturales, 14 mars 1967), Architecture,
Mouvement, Continuite, № 5, octobre 1984, pp. 46-49.
7. Характерными работами Ги Дебора & Co в этом направлении являются
статьи «Теория дрейфа», «Введение в критику городской географии»,
«Конструирование ситуаций», «О новом урбанизме» и др.
8. Фуко Мишель. Интеллектуалы и власть, часть 3. Статьи и интервью 1970-1984. —
М.: Праксис, 2006. с. 191.
Источник: Геополитика.Ру